ГЛАДИАТОРЫ и ПОМПЕИ

[admin]

Во время раскопок в Помпеях археологи обнаружили надпись на стене дома, сделанную незадолго до извержения Везувия: «Содом и Гоморра».

Децебал с усилием открыл глаза. Он лежал на утоптанной земле спиною к забору. Рядом сидели или лежали товарищи по несчастью, привезенные в город, раскинувшийся у подножия зеленой горы. Никто им не объяснил, что это за город и как называется гора, возвышающаяся над местностью и далеко видная с моря. На корабле с ними не разговаривали. Только за час до высадки их вывели из трюма и отделили молодых от старых. Высадив на берег, молодых повели задворками к этому забору и открыли железные ворота.

Когда Децебал помешкал, стражник ударил его по лицу, крикнув: «Сервус». Это слово напоминало скрип закрывавшихся ворот. В нем был привкус ; крови,— капли ее стекали в рот. Так Децебал еще вчера узнал первое слово языка римлян — «раб».

Внезапно он увидел быстро идущего человека с татуировкой на мощной обнаженной груди. «Такие знаки выжигают только дакийцы»,— подумал Децебал и вскочил на ноги.

Дакиец шел прямо на него, но при виде Децебала не остановился, а с силой оттолкнув, крикнул на его языке:

— Прочь, деревяшка!

Децебал оторопел, недоумевая, чем он заслужил подобное обращение и по- ? чему его обозвали «деревяшкой». Но, опомнившись, решил, что не надо давать спуску, и кинулся за обидчиком. На его тунике сзади была вышита красным буква «П».

— Остановись, добрый человек! — послышался окрик сзади.

Децебал обернулся. Перед ним был курчавоволосый юноша. Незнакомец говорил по-гречески. Этот язык Децебал понимал, хотя и с трудом.

— Не стоит гневаться. В каждом доме свои законы. А здесь — самые жестокие.

— Но он меня толкнул и обозвал деревяшкой,— возмущенно объяснял новичок.— А еще земляк…

— Ты дакиец? — спросил курчавоголовый.

Децебал кивнул головой.

— Римляне напали на наше селение ночью и увезли всех,— пояснил он.

— А мы восстали против них всем народом. Три года длилась страшная война. Оставшиеся в живых стали рабами…

— Ты иудей,— догадался Децебал.

[admin]

На родине он слышал о восстании иудеев. На подавление его были брошены стоявшие на Данувии войска, и несколько лет можно было жить спокойно. А потом римляне вернулись еще более злыми.

— Иудей,— подтвердил курчавоголовый.— Меня зовут Давидом. Но по эту сторону забора нет иудеев, дакийцев, галлов. Здесь есть гладиаторы и деревяшки. Гладиаторами называют тех, кто прошел обучение и получил право на железное оружие. Новичков, которых учат сражаться деревянными мечами, зовут деревяшками. Гладиаторы — патриции этого Содома, а деревяшки — плебеи.


— Этот город называется Содомом? — поинтересовался Децебал.

Давид улыбнулся одними губами.

— Ты попал в Помпеи. Содом и Гоморра — два города Палестины, на которые в далекие времена господь обрушил свой гнев и стер с лица земли. Теперь не найдешь и места, где стояли эти города. Содом и Гоморра теперь в Италии. И их ждет та же судьба.

— Я вижу, ты гладиатор,— сказал Децебал, разглядев на Давиде такую же тунику, что на земляке.

— Да, гладиатор,— ответил юноша со вздохом.

— Но почему ты не стыдишься разговаривать со мною, новичком, а мой земляк толкнул меня?

Давид ответил не сразу.

— Наверное, потому,— проговорил он после раздумья,— что твой земляк — первый меч нашей школы — непобедимый Студиоз. И еще потому, что он язычник, а я живу по заветам Христа.

— Ты — христианин! — воскликнул Децебал с ужасом.

— Ого! — сказал Давид.— Я вижу, что не только в Риме, но и в Дакии о нас распространяют небылицы.

— Но ведь вы — враги рода человеческого,— проговорил Децебал.

— Да, так называют нас римляне, живущие по волчьим законам.

[admin]

Они стояли, двенадцать новичков, коротко остриженных, одинаково одетых, перед человеком в черном гиматии, важно прохаживавшимся перед строем. Он был невысок ростом, но плотно сложен. Устремив взгляд на Децебала, стоявшего первым, человек начал свою речь так, как начинал ее каждый год.

— Эй вы, губошлепы! Я не спрашиваю, как вас зовут, мне все равно, откуда вы родом. Плевать мне на то, чему вас учили. Ибо все это не стоит удара, пронзающего насквозь. Я вас ему научу! Вы узнаете от меня и многое другое, что позволит вам стать гладиатором. Вы станете знамениты, как ни один философ или поэт. Тысячи людей соберутся в амфитеатр, чтобы любоваться вашим искусством, а если, проявив бесстрашие и ловкость, вы сумеете повергнуть противника, наградой будет ликование тысяч.
Матроны будут ловить ваш взгляд и добиваться встречи с вами. Мальчишки будут следовать за вами гурьбой. А вы пройдете небрежной походкой, не замечая их. Ибо вы испытали то, чего им не изведать вовеки. Смерть была обращена к вам острием меча. Она искала незащищенного места на теле. Желая обмануть, она ослепляла вас множеством выпадов. Но вы, отражая их один за другим, выбрали момент для нанесения удара, которому обучил вас я, Пап. И в счастливые мгновения победы вы забудете о жгучих ударах бича, которых вам не удалось избежать, о днях, проведенных в карцере. Вы возблагодарите богов за то, что прошли мою школу, которая даст вам славу, а может быть, и свободу. А если вам доверят обучение новичков, вы скажете им: «Слушайте, губошлепы! Все, чему вас учили, не стоит и плевка».

Закончив свою речь смачным плевком, Пап обернулся к куче деревянных мечей. Подняв один из них, он кинул его Децебалу. Дакиец схватил его на лету, еще не догадываясь, чего от него хотят. Но когда наставник взял из кучи другой меч и, выставив его вперед, стал приближаться, Децебал понял, что надо делать.

[admin]

Бой начался. Децебал не считал себя в воинском деле новичком. Силу его испытало немало врагов, нашедших себе могилу за Данувием или Тирасом. Но тут его противником был человек с железной рукой. С огромным напряжением сил он отражал его выпады, но каждая попытка нанести удар самому наталкивалась на неудачу. Пап либо уходил от удара, либо отбивал меч с такой силой, что он отскакивал, как мяч.

Уже несколько раз меч Папа, скользя, ударял то по левому, то по правому плечу Децебала. Вспоминая наглую речь Папа, Децебал испытывал к этому хвастуну жгучее чувство ненависти.

Внезапно он вспомнил прием, который сохранил ему жизнь. Когда длиннорукий сармат теснил его, едва не загнав в реку, он сделал вид, что поскользнулся, и, падая, нанес удар мечом ниже колен.

Дождавшись, когда меч Папа, который раз, коснулся его плеча, он выкинул тело вперед и со всей силы ударил деревяшкой по правому колену Папа. Послышался дикий вопль. Стоявшие рядом стражники подскочили к Децебалу, и на его голову обрушились удары.

Децебал очнулся несколько часов спустя. Он лежал на каменном полу.

Голову разламывало. Рукой не пошевелить.

[admin]

Со скрипом открылась дверь. Кто-то поставил на иол глиняный горшок и ломоть хлеба. «Аква» и «панис» — он узнал еще два слова. Вода и хлеб. Панис был грубым и тяжелым, как камень. Его давали два раза в день по куску величиной с кулак. И раз в три дня приносили миску теплой похлебки из бобов.

Когда Децебал смог поднять голову, он увидел, что стены подземелья чуть не до потолка испещрены надписями. Целые жизни вместились в кривые строчки или отдельные слова.

О чем вспоминали узники? Что они хотели доверить стенам? Децебал с трудом разбирал буквы письма, похожего на знакомое ему греческое. Кто здесь только не побывал! Клеон и Дамасий. Сир и Гатта, Монтан и Спартак. Имена эти ничего не говорили Децебалу. Он не знал этих людей, не слышал о них. Люди, томившиеся здесь, ушли, как уходят дни в заключении, и даже не знаешь, сколько их было, этих дней…

Внезапно повернув голову, Децебал увидел надпись и сразу ее прочитал: «Содом и Гоморра», «Давид здесь тоже побывал,— подумал он.— Может быть, здесь впервые ему пришло на ум сравнение римских городов с городами его родины, уничтоженными гневом божьим. На что остается надеяться узнику, как не на чудо? Но ведь и Христос, в которого верит Давид, не спас себя от распятия!»

[admin]

После карцера Децебала поместили в жилую камеру. В каждой из таких камер находилось по два-три гладиатора. Камеры не имели окон, а двери выходили на внутреннюю галерею. Римляне продумали все, чтобы отгородить гладиаторов от внешнего мира. На ночь двери камер закрывались, и вокруг двора, под колоннадой, ходила стража.

В камере, куда поместили Децебала, у стен стояли три деревянные лежанки. Децебалу досталась та, что против двери. Справа от него было место сирийца Кирна, человека лет тридцати с удлиненным лицом и широкой грудью. Слева спал Давид.

Перед сном гладиаторы молились своим богам. Кирн вырезал божка из дерева и на ночь смазывал его салом. Децебала удивило, что Давид молился, уставившись в пустоту, что он не обещал своему богу жертв и даров, как это делал Кирн.

Вера Давида настолько отличалась от других, что вызывала недоумение и насмешку. Однажды, когда Децебал вместе с Кирном вышел из камеры, он увидел, что кто-то нарисовал на стене христианского бога в виде длинноухого осла, пригвожденного к кресту.

[admin]

Многие потешались над Давидом и его богом. Что касается Кирна, то он просто издевался над ним. Сирийца раздражала каждая мелочь во внешности и поведении иудея. Он всерьез уверял, что иудей натирается чесноком вместо оливкового масла, выдававшегося гладиаторам для умащения.

Он не мог спокойно видеть, как Давид кормит голубей, напоминавших ему ту жизнь, к которой он не мог вернуться. Голуби слетались к иудею со всей казармы и настолько к нему привыкли, что садились на голову и на плечи.

К удивлению Децебала, присматривавшегося к соседям по камере, насмешки и издевательства не трогали Давида. Он не отвечал сирийцу, а когда тот выходил из себя, лишь успокаивал его.

— Не гневи господа,— говорил он ему.— Христос терпел больше, чем мы с тобой. Когда его били римские легионеры, он сказал: «Не ведают, что творят».

Даже предстоящие схватки на арене не выводили Давида из состояния спокойствия и доброжелательства к людям.

Перед тем как идти на арену (откуда возвращались немногие), он просил Децебала, чтобы тот не забыл покормить голубей, если он не вернется. И в глазах его было столько доброты, что сдержанный и суровый дакиец обещал ему это сделать.

[admin]

На дворе казармы появились первые зеленые былинки. Согреваемые мартовским солнцем, они пробились из-под камней, тонкие и трогательные. Скоро наступит веселый праздник Квинкватр. На улицы города выйдут валяльщики, пекари, горшечники и другие ремесленники. Все они будут в праздничных одеждах.

Они понесут стяги своих коллегий, украшенные цветами орудия своего ремесла. Они выйдут на форум, чтобы прославить покровительницу ремесел Минерву. Сколько радостей принесет этот день детям! Их отпустят с занятий. Сопровождаемые родителями, в тщательно выглаженных претекстах, они отправятся к учителям, чтобы вручить им вознаграждение — «дар Минервы».

Но не все ожидали с нетерпением праздника Квинкватр. На следующий день после него в амфитеатре давались гладиаторские игры. Яркая весенняя зелень, птичий гомон, запах просыпающейся земли — все это были предвестники смерти.

В короткие часы отдыха между бесчисленными упражнениями Децебал пытался найти путь к свободе. Но в этой школе, напоминавшей чудовищную, удивительно слаженную машину, все было продумано и проверено, и схваченному ею не оставалось надежды. Забор в три человеческих роста, за которым на длинной цепи бегали свирепые молосские псы. Запирающиеся на ночь каморки. Постоянные обыски. Мучительная казнь за припрятанное оружие и даже кусок железа. Строгий запрет на ремни и веревки. И одуряющая усталость, не оставляющая ни сил, ни желаний.

[admin]

Децебал подружился с нумидийцем Юбой. Это был смуглый широкоплечий юноша с пышной копной волос на голове. Юба рассказывал Децебалу о просторах степей, не тронутых плугом, о быстрых скакунах, об охоте на слонов. Дакиец рассказывал Юбе о густых лесах своей родины, о могучем Данувии, об охоте на медведей.

В Риме различали гладиаторов по числу выигранных ими боев. Против имени Юбы в списке ланисты стояла римская цифра V. Иудей участвовал в пяти боях. Он был под номером V. Но знатоки утверждали, что Давид не уступит Юбе в силе броска и меткости удара.

До сих пор ланиста не выставлял иудея и нумидийца в одной паре. Каждый из них стоит втрое больше наскоро обученного новичка. Но если хорошо заплатят, ланиста не устоит. Это знали все. Знал это и Децебал, мечтавший бежать вместе с другом в Нумидию. Она ближе, чем Дакия.

Но Юба посмеялся над Децебалом, когда тот предложил план бегства.

— За три года, что я в Помпеях,— сказал он,— из нашей казармы бежало шестеро. И все были пойманы. Они прокляли тот час, когда им пришла мысль о бегстве. Наш ланиста родился под созвездьем Андромеды. Вспомни Кирна!

Случай с Кирном произошел на глазах у Децебала. Сириец не думал бежать, а просто опоздал на перекличку. Ланиста так избил его, что Кирн долгое время не мог пошевелиться. Несколько дней Давид заботливо ухаживал за сирийцем и в конце концов возвратил его к жизни.

И тогда произошло неожиданное. Однажды Децебал увидел, как они оба стоят на коленях и молятся невидимому христианскому богу.

[admin]

Пришел веселый Квинкватр, а вместе с ним желанный для всех помпейцев день гладиаторских боев. И не только для них. Еще вчера из соседних городков в Помпеи нахлынули любители кровавых зрелищ. Их привлекло известие, что устроитель игр Помпедий Руф выставляет на арену тридцать гладиаторов, и среди них известных по схваткам прошлых лет Юбу и Давида.

Люди шли по узким улицам к городскому амфитеатру на окраине Помпеи. То в одном, то в другом месте над головами плыли крытые носилки, скрывавшие от любопытных взоров знатную матрону или богатого старца. Толпа с шумом ломилась в амфитеатр, чтобы занять лучшие места. В ложах видели даже двух римских сенаторов. Они прибыли в Помпеи из своих поместий под Неаполем.

По случаю предстоящего праздника гладиаторов выпустили из камер и освободили от занятий. В казарме остались одни стражники, проклинавшие свою судьбу: им приходилось наблюдать лишь учебные бои тупым оружием.

Разделившись по двое, по трое, гладиаторы отдыхали во дворе казармы. Они подставляли спины и бока весеннему солнцу, радуясь ему как дети. Под портиком был накрыт стол с богатством и разнообразием, необычными для казармы. Устроитель игр, которому ланиста передавал гладиаторов, угощал смертников за свой счет.