Рассказ Der Wahnsinn.

- Ты с ума сошел, Риха?
- Тилль, мне сейчас приснилось такое. Послушай, это что-то особенное, - и он зачитал ему строчки с листка. Тилль некоторое время молчал, а потом тихо спросил.
- И что?
- Как что, ты не понимаешь, это что-то такое, значимое. Просто нужно закончить, а у меня не получается. Это может быть хитом, это настоящее. То, что сейчас волнует всех нас. Важное очень и особенное.
- Риха, ты на часы смотрел?
Круспе вздрогнул, действительно, сейчас была глубокая ночь и он конечно же разбудил Тилля.
- Извини, я так увлекся. Прости.
- Ты хочешь мне сказать, что тебе приснились эти слова?
- Да, в том то и дело, приснились. Но я застопорился, знаю, это не должно быть концом, там должна быть какая-нибудь история, история жизни и смерти.
- И тем не менее это именно конец. Father i want to kill you. Mother i want to fuck you, - тихо сказал Тилль.
- Ну да, что то в этом духе, - Рихард замолк, ему опять показалось, что он уже где-то это слышал. – Ну не так, конечно натурально. Я думал что-то более завуалированное. А то получается что это не мои мысли, ненависть к отцу, секс с матерью, это - чужое.
- Риха, - Тилль немного помолчал. – Это итак чужое, это все чужое. Я не пойму, ты издеваешься надо мной, да?
- В смысле?
- В прямом, ты звонишь мне посреди ночи, диктуешь в трубку текст Моррисона и еще требуешь какого-то продолжения? Это шутка?
- Моррисона? – Рихард снова замолчал. Теперь он понял, да, конечно, тогда, тридцать лет назад он слышал именно эту песню, она играла внизу в гостиной, песню группы Doors, The End, но как он мог подумать, что это его слова? Почему? Круспе подумал еще немного и сказал. - Так он говорил со мной.
- Кто?
- Джим Моррисон, эти слова, у меня было ощущение, что кто-то сказал их мне прямо на ухо, я даже проснулся от неожиданности. Тилль, в этом что-то есть. Это знак.
- Знак? Что за знак ты в этом увидел.
- Ну, как же. Убийца спускается в холл, надев маску, чужое лицо и идет убивать. Мы не того ищем, Ангелу убил кто-то, кто выдает себя за другого. Этот человек в жизни не убийца, понимаешь, он кто-то другой. Может семьянин тихий, или клерк. Может это моя соседка старушка снизу. Тилль, это точно знак свыше.
- Ты что перед сном Линча смотрел?
- Какого Линча?
- Суд Линча, твою мать! – Тилль вздохнул. - Дэвида Линча, режиссера.
- Нет, почему ты так решил.
- Да потому что только у Линча такие заморочки. Если тебе вдруг сниться какая-то песня, причем чужая, то это не всегда значит, что тебе подали знак. Иногда, Рихард, это значит, что ты слышал ее недавно, к примеру, вчера.
- Я сто лет ее не слышал.
- Правда? А в кафе? Где мы с Олли встречались, не припоминаешь?
- Нет.
- Но, тем не менее, она там играла, тихо, фоном, на заднем плане. Надеюсь, ты теперь успокоился и понял, что ничего особенного не произошло? Я хочу спать, Риха, и не смей мне больше звонить в такое время по таким пустякам.
Тилль отключился. Круспе еще какое-то время просидел в гостиной, вертя листок с текстом в руках, а потом смял его, бросил в мусорную корзину и пошел спать.

Рихард открыл глаза, сел на кровати. Фраза все еще звучала у него в ушах. Он чувствовал в ней какой-то скрытый смысл, глубоко спрятанную гениальность и связь со всем тем, что сейчас происходило в его жизни. Она казалась ему знакомой, словно он уже слышал ее раньше, но спросонья он никак не мог сообразить, где и когда. Голова была тяжелой. Он рукой нашарил выключатель на тумбочке, зажег ночник, посмотрел на часы. Была половина третьего ночи. Он проспал почти восемь часов.
«The killer awoke before dawn» подумал Рихард, нет, эти строчки определенно что-то значили. Рихард представил, что если их положить на музыку, то вполне возможно из этого получиться отличный хит. Он поднялся с кровати, босиком пошел в гостиную, зажег там свет, нашел ручку и быстро записал слова на бумагу. Посмотрел еще раз, и снова испытал это чувство узнавания, где-то на задворках его сознания даже начала проясняться картина: его комната в старом доме, плакат любимой группы на стене и какая-то музыка играющая внизу на первом этаже. Но какое отношение эти воспоминания тридцатилетней давности могли иметь к делу? Этого он не знал. Ему никогда раньше не снились стихи, он слышал, что такое бывает, поэт, проснувшись, понимает, что во сне сотворил что-то гениальное, у многих поэтов рядом с кроватью всегда лежит тетрадь и ручка, чтобы успеть записать внезапно пришедшее. Он был не из таких, стихи рождались у него только в часы бодрствования, да собственно это, внезапно приснившееся тоже нельзя было назвать стихами. Но все равно в этом что-то было, особенное, волшебное, какая-то магия. Но этого было мало, из трех строчек нельзя сделать песню. Рихард сел в кресло, взял листок, другую руку положил на подлокотник, подпер ладонью щеку и несколько минут напряженно всматривался в написанное. Глаза устали, он прикрыл их. Ничего на ум не приходило, он начал снова задремывать, рука соскользнула с подлокотника, он вздрогнул и открыл глаза.
- Черт, - тихо выругался он. Ему хотелось, во что бы то ни стало закончить это сейчас, пока еще он понимает значимость этих слов, завтра момент уйдет и ему все это покажется полным бредом. Он читал строчки снова и снова, ища рифму, ища слова для продолжения. «Убийца пошел, куда он шел?», думал он. « Убивать, конечно. Только кого? Ребенка? Врага? Женщину? Может это наш гей, он идет убивать нас? Ночью, при свете луны? » Он даже сочинил красивую фразу про неровный свет луны, только вот слово луна совершенно не рифмовалась ни с одним из слов в предложениях. Размышляя, Круспе даже забыл о том, сколько сейчас времени, машинально протянул руку, взял трубку и набрал Тилля. Вокалист долго не отвечал, наконец, в трубке послышался его сонный голос:

- Алло, - ответил вокалист.
- Я сейчас заглянул в Интернет, и прочел там столько гадости о себе, - сказал он и сел на диван.
- Я говорил же тебе, что в сети куча идиотов, и не стоит туда даже соваться. Рихард, ты сам виноват, что полез. Предупреждал ведь тебя.
- Они говорят, что все, что я написал – дрянь и второсортный продукт. Они обвиняют меня в том, что я собираюсь развалить группу, они говорят, что я бездарь.
- Не обращай на них внимания.
- Как не обращать?! Это же фанаты! Понимаешь, это не какие-то там идиоты, а фанаты Rammstein, и если им это не нравиться, то кому вообще это надо? Для кого это? Для себя? Ну, да. Может где-то я это делал и для себя, но все же я хотел бы одобрения, я хотел бы, чтобы меня поняли. А они придрались к тому, что в песнях электроника одна, что я не вокалист, говорят, - Рихард прилег, закинул ноги на спинку дивана.
- Ты ведь изначально делал все это для другой аудитории. Ты сам мне говорил, что это что-то другое, почему ты обращаешь внимание на всяких дураков. Рихард, кто сидит на этих сайтах – дети, и тебе важно, что они думают? Да забей. Во-первых, они так не думают, они просто пишут всякую ерунду, а во-вторых, их мнение для тебя не должно что-то значить. Ты делаешь то, что тебе нравиться, ты получаешь удовольствие от своей работы, а на всяких идиотов, просто забей.

- Тебе легко говорить, потому что тебя так никто не воспринимал, - Рихард немного помолчал, спустил ноги на пол, сел, облокотившись о спинку. - Никогда.
- Да, неужели, - Тилль усмехнулся. – Ты что считаешь, что меня все любят? Ты заблуждаешься. Тот же Брингер, он ненавидел меня. Да и с «Мессером» не все было так уж и гладко.
- Брингер был сумасшедшим.
- А они – дети. Риха, не заморачивайся.
- Для кого я все это делаю? Ради кого? Никому не нужно, бросить все хочется, и уйти куда-нибудь, - он снова улегся, вытянулся во весь рост, закинул руку за голову, закрыл глаза.
- В монастырь? Не выдумывай всякой чепухи. Да к тому же всего альбома еще никто не слышал, как они могут судить.
- Они и не хотят его слышать.
- Ну, значит, не для них ты работаешь.
- Между прочим, о Серже таких отзывов нет.
- О ком?
- Серж Танкян, солист SOAD он тоже сольник выпускает, - Рука затекла и Круспе снова сел, скрестив ноги по-турецки.
- Риха, как ты можешь сравнивать себя с солистом System of A Down? Это совершенно другая музыка, это другая аудитория, да и вообще у каждого своя судьба. Танкян – изначально вокалист, а ты гитарист. О чем ты вообще говоришь? Прекрати это самоуничтожение, делай то, что тебе нравиться. Занимайся своим альбомом и не морочь себе голову.
- Ты думаешь? Тилль, ты считаешь, что мой альбом, мой проект он… - Круспе замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.
- Твой проект тебе нужен, и это самое главное. И не смотри ты в Интернете этом, ты слишком близко к сердцу критику принимаешь, не порть себе нервы. Всегда найдется кто-то, кто захочет плюнуть тебе в душу, и ты должен это понимать.
Рихард вздохнул, после разговора с Линдеманном ему стало легче.
- Ладно, Тилль. Спать я хочу жутко, пойду, прилягу.
- Самое мудрое решение, давай, спокойных снов.
Рихард отключился, поднялся с дивана и положил телефон на базу. На часах было пятнадцать минут седьмого. По-прежнему рано, но у Рихарда уже не было сил бороться с сонливостью. Глаза слипались, он провел рукой по лицу, кончиками пальцев потер веки и медленно пошел в спальню.
В спальне был полумрак, плотные шторы почти не пропускали света. Было жарко и душно, кондиционер сломался два дня назад, а у него не было времени вызвать ремонтников. Рихард подошел к окну, приоткрыл обе створки, плотно задернул шторы и вернулся к кровати. Раздевшись, он лег сверху на пододеяльник, закрыл глаза. Шум улицы мешал ему, он слышал проезжающие мимо машины, гомон голосов пешеходов, плачь ребенка, кто-то из соседей гремел посудой, но у него не было сил встать и закрыть окно. Постепенно он привык к этому шуму и стал воспринимать его как что-то естественное, мысли его стали путаться и он уснул.
The killer awoke before dawn, he put his boots on
He took a face from the ancient gallery
And he walked on down the hall

Постепенно он начал чувствовать сонливость. Рихард взглянул на часы, была половина шестого, еще слишком рано, чтобы ложиться спать. Тогда он пошел на кухню, сварил чашку кофе и вернулся с ней к компьютеру. Несколько минут он просто смотрел в монитор, на заставку на рабочем столе, а потом вошел в Интернет. У него не было конкретной цели, от нечего делать он набрал в поисковике имя Ангелы. О ней было несколько упоминаний, два в прессе и пара в блогах. Какая-то девочка, видимо фанатка Ангелы, в своем онлайн дневнике сокрушалась о смерти журналистки. Круспе пробежал глазами ее запись и вышел из дневника, все это было невыносимо скучно. Тогда он решил посмотреть, что же твориться в мире музыки. Он набрал «самый ожидаемый альбом в Америке» с тайной надеждой прочитать в списках название своего проекта, но наткнулся на альбом Апокалиптики, в записи которого принял участие Тилль, и совсем уж ему ненавистный проект Танкяна, Elect the Dead, выход которого планировался в октябре 2007 года. К Сержу, он относился ровно, музыку его уважал, но его немного тревожило то что, кажется его сольная карьера, получалась менее успешной, чем у Танкяна. Наконец он нашел и Emigrate, открыл страницу, почитал отзывы - практически все негативные. Ему стало неприятно, внутри все похолодело и сжалось в комок, но он все равно продолжал читать. Некоторые фанаты Rammstein обвиняли его в предательстве, заранее проклинали за то, что он собирается развалить группу. Некоторые говорили, что, по сути, его уход ничего не решит, в конце концов, его всегда можно заменить. Это было больно, очень. Группа, создание которой он целиком и полностью приписывал себе, по его мнению, не должна была существовать без него, но фанаты считали иначе. Он почитал отзывы о выложенных уже в интернет песнях, и ему стало еще противней, почти никому они не нравились, почти все говорили, что он делает второсортный продукт. На некоторых форумах говорили о том, что у него нет данных вокалиста, а стихи его уступают стихам Тилля. Наконец он нашел в себе силы и вышел из Интернета. Забытый им кофе остыл, он взял наполовину выпитую чашку и пошел на кухню, машинально помыл ее, поставил на сушку. Было гадко, хотелось кому-нибудь пожаловаться, казалось, что его предали и вытерли об него ноги. Те люди, которые должны были по определению позитивно отнестись к его деятельности, фанаты, вдруг критиковали его, оскорбляли, унижали. Он вернулся в комнату, взял телефон, набрал Тилля.

Глава тринадцатая
Расследование в стиле Дэвида Линча.
Дома Рихард не мог найти себе места. Он бродил по пустой квартире, не зная чем ему заняться. Хотелось действовать, хотелось идти куда-то, расследовать убийство, но куда идти и что делать он не знал. Тилль, перед тем как уехать сказал ему, что лучшим вариантом сейчас будет подождать до завтра, поговорить с ребятами, а потом отправиться в полицию и отдать им диск. В словах Тилля было много разумного, но Рихард все же в душе мечтал сам докопаться до истины. Он не задумывался о причинах своего желания, но если бы копнул поглубже, то наверняка понял бы, что это желание было порождением его тщеславия, стремлением быть всегда и везде первым и самым значимым, но другим, да и себе, он говорил, что просто выполняет последнюю волю убитой подруги.

- Видите, я прав! – голубоглазый внимательно смотрел на него, - Вы вздрогнули, значит, я прав!
- Вы его родственники? – предположил Альберт.
- Нет, - ответил худой. – Вы прекрасно знаете кто мы. И не нужно делать из нас идиотов. Это вы написали ту записку?
- Какую записку? Я пишу стихи, я не пишу записок, - это был какой-то странный аргумент, но Альберт не подумал об этом.
- Ага, стихи, - худой поднял в воздух палец и поглядел на своего приятеля. – Значит, вы пишете стихи.
- Да, а что в этом такого? Мы вместе с Лайне писали стихи. Откуда вы знаете про него? Кто вы? И что вы хотите от меня?
- Лайне? – казалось, голубоглазый растерялся.
- Да, его так звали. Моего друга так звали, вы же говорите, что знаете про его смерть, тогда почему не знаете, как его зовут?
Худой опустил палец и сглотнул.
- А как же Брингер? – спросил он.
- Какой Брингер?
- Ну, как же, ведь вы должны мстить за его смерть иначе, зачем вам преследовать нас.
- Я не знаю никакого Брингера, и знать не хочу, - Альберт почувствовал облегчение, эти бандиты просто ошиблись адресом, теперь все выяснялось, и они скоро уйдут, он даже улыбнулся. – Видимо это ошибка, вы, наверное, перепутали квартиры, так ведь? Ведь вам не я нужен.
- Нет, никаких ошибок быть не может, - сказал голубоглазый. – Вы преставали к моей жене в парке, она узнала вас. И в торговом центре были тоже вы.
- В каком парке? К какой жене? Я голубой, меня не интересуют женщины. А в центре. Да, я был там сегодня, хотел купить чемодан, я улетаю во Францию через четыре дня.
- Сегодня утром в парке, вы подошли к моей жене и спросили ее, не видела ли она здесь настоящих поэтов.
- Утром? – Альберт вздохнул, он не помнил утра, у него был очередной провал. Да, он действительно был в парке, но не помнил, чтобы говорил там с кем-то. – Я не помню этого. Я болен.
- Так вы не знаете нас? – худой подошел к нему совсем близко и заглянул в лицо.
- Нет, не знаю. И этого, как его фамилия, о котором вы говорили, что он мой любовник.
- Брингера? – помог худой.
- Да, Брингера, я тоже не знаю.
- И вы говорите, что улетаете во Францию? – худой посмотрел на своего приятеля.
- Да, я улетаю во вторник, продаю все и улетаю.
- У вас есть билет?
- Конечно, - Альберт подошел к столу, выдвинул ящик и достал конверт с билетом. – Вот, - он помахал им в воздухе.
Бандиты переглянулись.
- Извините, это недоразумение, - сказал голубоглазый и попятился к двери. – Мы пойдем.
Они вышли в прихожую, и через несколько секунд он услышал, как хлопнула входная дверь. Альберт убрал билет в ящик стола, выбежал из комнаты, подошел к двери, запер ее на все замки и потом вернулся в гостиную.
Да, он считал себя убийцей, но он был не тем, кто был нужен этим людям, совсем не тем.

- Так вы вызвали полицию? – повторил свой вопрос худой и поднялся.
Альберт резко остановился, испуганно посмотрел на него. Он не знал, что ему делать, сказать, что он вызвал полицию, тем самым солгать, может бандиты испугаются, и уйдут. Но ведь это может вызвать обратную реакцию, злость, ненависть и… Он даже боялся думать об этом.
- Я очень больной человек, - сказал он и вернулся к окну.
Бандиты переглянулись. Голубоглазый перевел на него взгляд и Альберт понял, что от этого человека не стоит ждать жалости. Эти холодные, жестокие глаза, в них не было и намека на милосердие, ни тени сожаления. Это были глаза настоящего убийцы. Но, тем не менее, он продолжил:
- Я не знаю, сколько мне осталось жить, - он снова пересек комнату, подошел к столу, оперся об него рукой. Страх сковывал его, сердце бешено стучало в груди, на спине выступил холодный пот, ягодицы сжались.
Бандиты опять переглянулись. Голубоглазый тоже поднялся и тогда Альберт не выдержал, нервы сдали, и он громко истерично завизжал:
- Не трогайте меня, я вам ничего не сделал. Не трогайте, - он схватил со стола перьевую ручку, швырнул ее в голубоглазого, но промахнулся и та, ударившись о стену отлетела в другой угол комнаты. Он попытался бежать, повернулся к бандитам спиной, рванул к двери, но был пойман чьей-то рукой за предплечье. Пальцы сильно сжимали его руку, до боли. Он обернулся и увидел эти холодные, словно сделанные изо льда глаза.
- Что вам надо? – вскрикнул он и попытался вырваться.
- Успокойтесь, - сказал бандит. – У меня к вам тот же вопрос, что вам от меня нужно! И не надейтесь убежать, у меня сильные руки и я могу ударить вас.
В этом Альберт не сомневался, этот мог, еще как мог, причем не просто ударить, а забить до смерти.
- Я болен, - повторил он, словно эти слова были заклинанием. – Очень болен, и у меня провалы в памяти. Я не помню, кто вы и не знаю, зачем вы пришли.
Голубоглазый отпустил его руку и вернулся к дивану. Его приятель заговорил:
- Мы пришли к вам, чтобы узнать, зачем вы преследуете нас?
- Я?! – Альберт растерялся, он ждал чего угодно, только не этого. - Я вас впервые вижу, я никогда вас не преследовал.
-Не лгите, - голубоглазый снова поднялся и подошел к нему. – Вы говорили с моей женой в парке, вы следили за нами в торговом центре. Я не идиот. Вы хотите отомстить за смерть вашего любовника?!
Альберт вздрогнул, осведомленность этих людей пугала. Откуда им было известно про Лайне?

Альберт замер на месте, несколько секунд смотрел на незнакомцев, а потом быстрыми шагами отошел к окну. Шторы были задернуты, он растерянно посмотрел на них, словно видел в первый раз и резким движением раздвинул. Комната наполнилась ярким солнечным светом, Алберт открыл одну створку окна, вдохнул жаркий, пропитанный запахами города воздух и повернулся к незнакомцам. Они сидели все там же, на диване, только теперь повернулись к нему и внимательно следили за его реакцией. Теперь он был уверен, что это не покупатели, не риэлторы и даже не клиенты, пришедшие за своим портретом. Его клиентура была другой, утонченные барышни, экзальтированные юноши, гомосексуалисты, пришедшие к нему по рекомендации их общих знакомых, эти же были другими, совсем другими. Ему на несколько минут показалось, что лицо худого ему знакомо. Альберт попытался вспомнить, где он мог видеть его, но это ничего не дало, и он отогнал от себя эти бесполезные мысли. «Кто же это?», думал он. « Почему я впустил их? Кто они? Кто?». Ему стало страшно, почему-то он вспомнил все ранее слышанные им истории про грабителей, бандитов, рэкетиров, приходящих к честным людям и требующим огромные суммы денег, угрожая физической расправой. Так неужели и он стал их жертвой. Альберт снова оглядел незнакомцев, одеты неряшливо, позы напряженные, холодные глаза, пожалуй, его предположение было верно. Стараясь чтобы незнакомцы не заметили его маневров, он словно от нечего делать стал бродить по комнате, они, молча и не отрываясь, следили за ним глазами. Он искал что-то, чем смог бы защитить себя: нож, газовый баллончик, ( хотя баллончиков в его квартире отродясь не водилось, а ножи нужно было искать на кухне) или что-то другое, могущее ему помочь. На столе стояла полупустая кружка с остывшим уже кофе, рядом лежала перьевая ручка, на маленьком столике рядом с телевизором гипсовая фигурка фавна, газета и фантик от конфеты, но все это было совершенно бесполезным.

Их было двое. Один худой, в крупных, совершенно ему не идущих очках, какой-то выцветшей рубашке в мелкий цветочек и коротких, не достающих ему даже до ботинок джинсах. Второй покрупней, с густыми вьющимися волосами, широкими плечами и холодными пронзительными голубыми глазами. Они сидели рядом, на диване и громко о чем-то спорили. Когда он вошел, они разом замолкли и повернулись к нему, казалось, что голубоглазый напуган и смущен. Альберт попытался изобразить дружелюбную улыбку, но видимо это не удалось, потому что голубоглазый вскочил с места и сказал:
- Вы извините, мы пойдем. Вышла ошибка.
«Им не понравились картины», подумал Альберт, а вслух сказал:
- Нет, нет никакой ошибки, я тот человек, который вам нужен, и если вы хотите, то я смогу уступить вам.
Голубоглазый напрягся, сощурился, поджал губы, и снова сел на диван. Второй плотно свел колени, положил на них худые руки и, повернувшись к нему, настороженно спросил:
- Вы вызвали полицию?